Собиратель, чьей личностью мы интересовались в последнее время, принадлежит к числу петербургских библиофилов. Впрочем, наши читатели уже имели возможность убедиться, насколько непредсказуемы судьбы книжных собраний – и дуровская коллекция наглядно иллюстрирует этот тезис. Но сначала поговорим о биографии собирателя.




Книга с автографом Н.П. Дурова.

Согласно «Русскому биографическому словарю», Николай Павлович Дуров родился 9 ноября 1834 года и происходил из семьи обедневших дворян Санкт-Петербургской губернии. Современные авторы утверждают, что из этого же рода происходит знаменитая «кавалерист-девица», участница Отечественной войны 1812 года, Надежда Андреевна Дурова (1783-1866). Правда, степень родства Надежды Андреевны и Николая Павловича в разных публикациях освещается по-разному: в одном источнике он именуется её «внучатым племянником», в другом – внучатой племянницей названа его дочь, а сам он в таком случае должен, наверное, считаться, просто племянником Н.А. Дуровой. Нельзя исключить и того, что нашего Дурова просто перепутали с другим (такая версия предложена нашим читателем anrike). Но не будем углубляться в генеалогию и от спорных, неясных сведений перейдём к более проверенным.

С 12 лет Н.П. Дуров обучается в Институте корпуса инженеров путей сообщения и в 1854 году оканчивает Институт в чине подпоручика. Он становится помощником начальника Первого стола Департамента проектов и смет Главного управления путей сообщения и публичных зданий (ГУПСиПЗ), который ведал строительством и ремонтом городских зданий, соборов, церквей, мостов, водопровода и т. п. С 1858 года Дуров был прикомандирован к путейскому институту в качестве репетитора по начертательной геометрии. Геометрия и черчение проходят красной нитью через всю преподавательскую биографию Н.П. Дурова, но уже в 1850-х годах его интерес не ограничивается строгими рамками этих дисциплин, а связывается с историей России вообще и с архитектурной историей Санкт-Петербурга в частности. Дуров часто публикуется в в «Журнале Главного Управления путей сообщения», в 1859 году именно его статьёй «Проект графа Миниха о предохранении Санкт-Петербурга от наводнения» открывается историческая рубрика в этом журнале. Другие дуровские статьи были посвящены истории строительства в городе чугунных мостов, переписке Петра Великого со специалистами по строительному делу, истории очистки городских каналов и рек, проекту соединения двух морей – Каспийского и Чёрного. Значительное место в своих публикациях Дуров отводил деятельности инженеров, способствовавших развитию русского строительного и технического дела. Это постоянное стремление соединить прошлое с настоящим, а науку с практикой сделало Н.П. Дурова автором первого в России учебника по черчению. В 1862 году он был освобождён от работы в Департаменте проектов и смет ГУПСиПЗ, назначен преподавателем начертательной геометрии и всецело посвятил себя научной и преподавательской деятельности. Начав с критического разбора чужой работы по начертательной геометрии, в 1870 году он при содействии преподавателя черчения Е.С. Сидорова издаёт книгу «Руководство к геометрическому черчению» с 16-ю листами гравированных чертежей. А в 1874 году в соавторстве с А.Г. Гавловским выпускает «Руководство геометрического черчения, составленное по программе военных гимназий». Венцом его деятельности стал труд в трёх литографированных книгах «Лекции начертательной геометрии», включающий лекции, прочитанные им в Институте инженеров путей сообщения. Автор ещё успел увидеть их дополненное переиздание в 1878 году.




А вот, в качестве примера, некоторые публикации Дурова по русской истории и литературе.

Не менее успешно развивалась и карьера Дурова в родном институте. В 1864 году он был избран репетитором и хранителем музея, в 1872 году стал экстраординарным профессором и начал заведовать кафедрой по начертательной геометрии. В 1873 году за свою деятельность получил орден св. Станислава 2-й степени. В 1877 году Дуров был избран ординарным профессором по курсу начертательной геометрии, однако дальнейшему развитию карьеры помешала ранняя смерть.

Описания внешности профессора встречаются в воспоминаниях близко знавших его людей. «Это был человек, одна наружность которого уже бросалась в глаза, - писал в «Русской старине» А.Н. Овсянников. – На широких плечах лежала большая голова с орлиным носом, с серьёзным, умным, сосредоточенным взглядом. Ходил он всегда в наглухо застёгнутом форменном сюртуке известного путейского покроя, в обращении был крайне сдержан и любил больше слушать, чем рассказывать». Я.Ф. Березин-Ширяев даёт описание, относящееся к 1870 году, т. е. ко времени своего первого знакомства с Н.П. Дуровым: «мужчина лет 35-ти, довольно высокого роста, брюнет, с правильными и выразительными чертами лица, с чёрными, довольно длинными на голове волосами и такою же бородою…» Познакомились два библиофила, что характерно, в книжной лавке питерского книгопродавца Иова Герасимовича, которого все называли «дедушкой Иовом». К воспоминаниям современников мы будем обращаться ещё не раз, а пока скажем несколько слов о семье профессора. У него была жена Зинаида Николаевна; дети – двое сыновей, учившихся во 2-м кадетском корпусе, и дочь, Зинаида Николаевна-младшая (1864-1895), в 1890 году ставшая женой Валериана Ивановича Курдюмова – известного русского инженера, который студентом учился на курсе у Н.П. Дурова.






Отметки собирателя на книгах. Иногда Дуров аккуратно ставил в уголке титульного листа год и цену своей покупки.

Неизвестно, с какого года Николай Павлович начал целенаправленно составлять свою библиотеку, зато мы знаем, что в молодости, будучи ещё студентом, он собирал и переписывал стихи К.Ф. Рылеева. Возможно, интересовали его и запрещённые, потаённые издания вольных заграничных типографий. В более зрелом возрасте Дуров сосредоточился на собирании книг о России, взяв за образец не что иное, как Чертковское книжное собрание. «Дуров объяснил мне, что он по примеру известного московского собирателя Черткова, составляет себе библиотеку исключительно из сочинений относящихся к России и преимущественно на русском языке», - это опять Березин-Ширяев. Перу известного библиофила принадлежит обстоятельное описание внешнего вида дуровской библиотеки. Н.П. Дуров жил на казённой квартире, «на Обуховском проспекте, в здании Института Путей Сообщений, во дворе, в третьем этаже». Библиотека делилась на две неравные части: самые ценные книги (Петровского времени) и справочные издания собиратель держал у себя в кабинете. Там «прямо против входа стоял письменный стол, по левой стороне широкий диван и перед ним стояли несколько стульев, а вдоль стены небольшие шкафы с книгами; над письменным столом находился маленький шкафик, в котором помещались карточки с заглавиями его книг в алфавитном порядке».
«Кабинет хозяина представлял из себя настоящий хаос, - вторит А.Н. Овсянников, - на всей мебели, даже на полу и на окнах, всюду и везде, там и сям лежали книги и в одиночку, и связками… В простенке между двух окон, выходящих во двор, стоял громадный стол с постоянно горевшими на нём свечами. Здесь сидел в том же форменном сюртуке Н.П. Дуров, от времени до времени прикладывая сургучные именные печати к только что приобретённым книжным сокровищам. Двери в кабинет были завешаны толстым зелёным сукном».


Владельческие знаки, которыми пользовался Николай Павлович, довольно изящны. Овальный штемпель с надписью вязью «Дуров».


Круглый штемпель с надписью вязью «Собрание Н.Дурова».


Суперэкслибрис Дурова на задней крышке переплёта.




Суперэкслибрисы на книжных корешках.

Тут мы совершаем первое лирическое отступление. Чтобы понять собирательские принципы хозяина, полезно будет заглянуть в журнал «Антиквар» за 1902 год, гда А.Петров опубликовал статью «Пристрастие к книгам». Это своеобразная попытка классификации современных автору библиофилов; основных типов выделяется два. Библиофилы первого типа, или «Геннадиевского толка», основным ценностным мерилом для книги считают её редкость. Для них характерно отношение к книге как к артефакту. Образцом для подражания тут назван Геннади, поместивший в своих «Русских книжных редкостях» много таких книг, «которые сами по себе не заслуживают никакого внимания, представляясь лишь трудно находимыми в продаже». Противоположный тип библиофила автор называет «Ефремовским» - его последователи «дорожат книгою не потому, что она редка, а потому, что она содержательна, поучительна и интересна, или же вообще необходима собирателю для его научных и литературных занятий». Чистый пример библиофила «Ефремовского толка» - Иван Егорович Забелин, книги из библиотеки которого трудно назвать красивыми: большая их часть была куплена у букинистов, зачастую уже успела сменить нескольких хозяев и приобрела потрёпанный вид. Среди библиофилов «Геннадиевского толка» автор статьи называет и Березина-Ширяева, и Дурова, обвиняя последнего чуть ли не в библиотафии, т. е. в стремлении спрятать книги от чужих глаз, как бы «похоронить» их в своих шкафах. Мнение А.Петрова впоследствии было подхвачено другими авторами, которые в качестве доказательства часто пересказывают или цитируют описание основной части дуровской библиотеки. Это место из воспоминаний Березина-Ширяева о Дурове является наиболее популярным. Не обойдём его и мы.

Книгохранилище Дурова помещалось «на антресоле, устроенной им над столовою. Вход на антресоль в книгохранилище был сделан из передней и в него надо было всходить по узенькой деревянной лестнице. Взойдя не без труда на антресоль, я увидел на средине большой деревянный некрашенный стол, заваленный книгами, а вокруг стен стойки с полками книг и брошюр, на полу также везде лежали книги. Вышина антресоли была в средний рост человека, а пространство в две квадратные сажени; свет в неё проникал только чрез небольшое отверстие из столовой, так что заниматься тут и днём было возможно только при огне. Такое помещение для книгохранилища было совершенно неудобно и больше походило на тайник, где в старину сохранялись боярские сокровища. Я заметил Дурову, что такое помещение для книг не только неудобно, но даже и опасно, потому что антресоль может обрушиться от тяжести. Вполне согласен с вашим мнением, сказал Николай Павлович, но до более удобного места, должен поневоле довольствоваться и этим тайником.
После общего обозрения книжного хранилища, Дуров объяснил мне систему размещения в стойках книг по отделам: Истории, Географии, Этнографии, Статистики, Биографий русских людей, описания церквей и монастырей и прочие отделы сочинений о России. Некоторые отделы были уже довольно значительны, но большая часть книг была без переплётов и в подержанных экземплярах. В таком виде я нашёл библиотеку Дурова при первом моём посещении его», т. е. в начале 1870-х годов. Продолжая активно приобретать книги, Дуров быстро пополнял своё собрание. В 1875 году, по свидетельству всё того же Березина-Ширяева, его библиотека «заключала в себе почти все замечательные сочинения по Русской Истории, поименованные в каталоге Черткова». Разраставшееся собрание требовало под себя всё больше пространства. «Для помещения книг Дуров сделал в своём кабинете около стен высокие стойки с полками и расставил в них книги по отделам наук; вверху кабинета, вдоль всей стены, устроил галерею, в виде балкона, с перилами, утверждённую на стойках, которые поддерживали собой ея тяжесть; вход на галерею был вверху из книгохранилища или, как я его называл, тайника, чрез пробитое в стене пространство, шириною менее аршина, а вышиною около двух с половиной аршин. На этой галерее у него находились шкафы с разными книгами о России, на иностранных языках, то есть Rossica, которые составляли довольно значительный отдел».








Как большинство собирателей-современников, Дуров отдавал предпочтение индивидуальным переплётам. Для его книг характерны довольно простые картонные переплёты с прямоугольными наклейками, на которых рукой хозяина проставлено описание книги.

Возможно, именно это сходство с тайником породило столь нелестное мнение о Дурове как о библиомане и библиотафе. Известную роль тут сыграла, как нам кажется, упомянутая выше статья А.Петрова, а также изданная уже после революции книга М.Н. Куфаева «Библиофилия и библиомания». Куфаев почти дословно цитирует Березина-Ширяева, добавляя от себя, что на антресоль «допускались лишь немногие избранные». В то же время некролог Н.П. Дурова, помещённый в «Древней и новой России», рисует противоположную картину. «Покойный Николай Павлович не был библиотафом, - прямо утверждает автор некролога П.Гильтебрандт, - его библиотека не была книжною могилою; его собранием пользовался каждый и всякий, знакомый и незнакомый, кто только к нему обращался».

Впрочем, при таком обилии редких и ценных книг, которыми владел Дуров, некоторые меры предосторожности совсем не представляются излишними. Были в его собрании и рукописи (85 экземпляров); в частности, ему удалось приобрести за бесценок часть библиотеки известного собирателя книг начала XIX века А.Сулакадзева. 63 рукописи из собрания Дурова в начале 1880-х годов попали в Румянцевский музей. Общая численность его книг составляла около 25 000 томов (10 000 названий). Среди редкостей дуровского книжного собрания чаще всего называют экземпляр «Путешествия из Петербурга в Москву» и 39-й том «Российского феатра» с трагедией Княжнина «Вадим Новгородский». Овсянников упоминает также «Брюсов календарь» 1709 года.

Имелось в собрании Дурова и ещё более редкое произведение А.Н. Радищева – «Письмо к другу, жительствующему в Тобольске». В 1940 году было известно всего два экземпляра этого сочинения. Один из них оказался в ГПИБ; судьба этого экземпляра прослеживается довольно чётко: от Сулакадзева к Дурову, после смерти которого книга была куплена П.В. Щаповым. Экземпляр имеет владельческие признаки всех трёх собирателей: суперкслибрис Дурова на корешке, автограф Сулакадзева и щаповская наклейка.

Логичным образом имя Н.П. Дурова оказалось связанным с первыми в истории Санкт-Петербурга собраниями библиофилов, которые послужили как бы прообразом будущего Библиографического кружка. Дуров был инициатором этих собраний, так как, по словам Березина-Ширяева, желал «иметь постоянные сношения с библиографами и собирателями книг». Костяк объединения составляли сам Дуров, Я.Ф. Березин-Ширяев, А.Н. Неустроев, В.И. Межов и П.Н. Петров; вечера проходили у каждого из них по очереди. Любовь Моисеевна Равич (известный российский бибиограф и библиографовед) добавляет к этой пятёрке библиофилов немало других известных имён. На вечерах бывали: Г.Н. Геннади (часто исполнявший обязанности председателя), Д.А. Ровинский (который вскоре приохотил Дурова к собиранию гравюр), М.И. Семевский, М.Н. Лонгинов, Д.Ф. Кобеко, П.А. Ефремов – одним словом, весь цвет питерского библиофильского сообщества. «Так, например, я был очевидцем, - замечает Овсянников, - как все эти гг. библиоманы битый час рассматривали: ”Путешествие Бориса Петровича Шереметева в Венецию и в Рим в 1697 году”. Эта книга была издана первый раз в Москве в 1773 году с замечательными гравюрами в тексте».

Самое время для второго лирического отступления, касающегося «дуровских сборищ» (условимся называть их так по имени автора идеи). Темы для обсуждений не всегда были серьёзными - «дуровские сборища» породили несколько блестящих образцов чисто библиофильского, книговедческого юмора. Нам известно по крайней мере два из них. Это, во-первых, пародийный доклад Г.Н. Геннади «Женщины и книги», недавно опубликованный в Живом Журнале у aldusku. Второе произведение принадлежит перу П.А. Ефремова, и в нём беспощадно высмеиваются как огрехи документальных публикаций, так и псевдоисторические произведения литераторов. Произведение Ефремова написано в форме пьесы, полное заглавие которой звучит так: «Старец Пафнутий. Трагедия в пяти действиях, с ассамблеею и танцами, с пытками, казнями, военными эволюциями, большим сражением, конным ристанием, падением стен, пожаром и разрушением целой области». Пьеса была опубликована в сборнике «Русская театральная пародия»; электронный вариант можно прочитать и в интернете, но всем интересующимся мы настоятельно рекомендуем книжный формат. Как минимум половина прелести этой драмы заключена в комментариях автора. П.А. Ефремов тут выступает под маской простоватого, но дотошного до занудности сочинителя, который не только уснастил свой текст псевдостаринными оборотами, но и добросовестно поставил на них библиографические ссылки. На деле же примечания только усугубляют общее абсурдное впечатление от текста. Все нелепицы, вложенные автором в уста старца Пафнутия, по проницательному наблюдению Л.М. Равич, заимствованы из статьи А.Н. Афанасьева «Сказание о том, как издаются у нас исторические памятники» (журнал «Библиографические записки», 1861 год, № 16). Высмеиваются А.Писемский, Семевский, а в одном из примечаний очень метко пародируется комментаторская манера П.И. Бартенева.

К сожалению, известно об этих собраниях не так уж и много. Велика вероятность того, что нужные сведения до поры до времени лежат, погребённые, в личных архивах их непосредственных участников. На это надеялась упомянутая Л.М. Равич, с лёгкой руки которой собрания петербургских библиофилов получили название «дуровских сред». Объяснения этому факту нам найти не удалось, а свидетельства мемуаристов позволяют говорить, скорее, о пятницах вместо сред. «С общего решения мы условились сходиться по пятницам, с 7 часов вечера…» - пишет Березин-Ширяев, и ему вторит Н.П. Собко, автор незавершённого «Словаря русских художников»: «В коллекторском отношении мне служил примером другой профессор Института Инженеров Путей Сообщения – пок. Н.П. Дуров, владелец замечательной библиотеки книг и статей о России на всевозможных языках, у которого я бывал ещё ребёнком и где познакомился впоследствии на его "пятницах" с Я.Ф. Березиным-Ширяевым, Г.Н. Геннади, В.И. Межовым, А.Н. Неустроевым, П.Н. Петровым, Д.А. Ровинским».

Итак, по свидетельствам наших очевидцев, собрания начались с ноября 1872 года и «продолжались с большой аккуратностию три года». Однако затем Н.П. Дурова увлекло собирание русских портретов; другие устроители «пятниц» тоже не чурались этого увлечения, и постепенно обсуждение гравюр стало преобладать в их разговорах над обсуждением книг. После 1875 года в доме у Дурова продолжали собираться друзья и знакомые по интересам, но состав их кружка был уже более пёстрым, а темы – более разнородными. С 1877 года коллекционера начинает всё сильнее беспокоить нервная болезнь, которая, в конечном итоге, привела его в психиатрическую лечебницу доктора Фрея. В 1879 году хорошо известный книжному Санкт-Петербургу Николай Павлович Дуров скончался – предположительно, от отёка мозга.

Его замечательной библиотеке, к сожалению, не суждено было сохраниться полностью, и всё же надо отдать должное жене собирателя, Зинаиде Николаевне Дуровой, которая пыталась продать её целиком. В личном фонде П.К. Симони, в Отделе письменных источников Исторического музея, хранятся шесть писем Зинаиды Николаевны, адресованных тёзке её покойного мужа – Николаю Павловичу Рогожину. Письма охватывают период с апреля по июль 1880 года и показывают, что З.Н. Дурова имела слабое представление о книжных ценностях, собранных её мужем. То, что она сообщает в письмах, сообщено явно со слов третьих лиц – знакомых библиофилов и гостей дома. Общее представление о составе библиотеки даёт вложенный в одно из писем листок, похожий на черновик газетного объявления:

"Библиотека заключает в себе следующее: Историю. Литературу. Географию. Религию. Путешествия. Рукописи. Сборники. Биографии. Мемуары. Искусства. Политику. Словари. Историю литературы. Гравюры.
Книг - 30 000
гравюр - 1500
цена 12 000 руб.
Библиотека Г. Дуровой продаётся в полном составе".

В других письмах Зинаида Николаевна сообщает, что собрание мужа занимает четыре комнаты; что в библиотеке есть книги, «которых нет нигде больше» (тут она отсылает своего московского покупателя к «Русским книжным редкостям» Геннади); масонский же отдел, по её словам, «один из лучших, после собрания Румянцевского музея».

Переписка З.Н. Дуровой и Н.П. Рогожина проливает кое-какой свет и на судьбу дуровских картотек – скрупулёзных библиографических трудов, охватывающих разные темы и отрасли знания. Часть из них отложилась в личном фонде Н.П. Собко – того самого, который ещё ребёнком бывал в доме у Дурова, другая часть каким-то образом попала в личный фонд В.В. Стасова. Перечислим названия некоторых из них: «Книги о России по различным вопросам (XVIII-XIX вв.)», «Биографии русских людей, лиц, писавших о России и вообще упоминаемых в русской истории», «Мемуары русских людей – записки, дневники, воспоминания», «Русские периодические сочинения за XVIII и XIX вв.», «Материалы для русской истории. Сказания иностранцев о России», «Источники древнерусской истории. Летописи, акты и проч.», «Материалы для истории русского народа. Народности, входившие в состав русского государства. Сословия русского народа. Звания – духовное, военное, гражданское», а также труды отраслевой тематики – по промышленности, путям сообщения, сельскому хозяйству, медицине и гигиене, географии и путешествиям по России, просвещению и искусству. Всего - 15 работ, хранящихся в рукописном отделе РНБ. Сейчас они прочно забыты, однако при жизни и сразу же после смерти собирателя какие-то слухи о них, видимо, доходили даже до московских библиофилов. Н.П. Рогожин интересовался судьбой этих картотек и получил от вдовы обстоятельный ответ. Зинаида Николаевна пишет, что покойный Дуров составлял каталог своей библиотеки на карточках (гравюры не были описаны), однако последние два года картотека хранилась в рассыпанном виде. После смерти Дурова карточки взял к себе Н.П. Собко, «как лучший его приятель», чтобы привести каталог в порядок – «этот каталог должен был заменить Собко, сделавшийся уже редкостью, каталог Чертковской библ[иотеки]». В случае, если продажа библиотеки состоится, вдова была готова отдать карточки покупателю вместе с книгами. Заключению сделки, скорее всего, помешала смерть З.Н. Дуровой - она умерла в том же 1880 году. Библиотека Дурова была куплена московским книгопродавцем Готье и распродана по частям. Некоторое количество книг приобрёл П.В. Щапов (которого, к слову, тоже сгубила нервная болезнь).






Пример издания, сменившего двух хозяев. Штемпель П.В. Щапова («Б.П.В.Щ.»); штемпель Н.П. Дурова (надпись вязью: «Собрание Н.Дурова»).

Остаётся только посочувствовать Н.П. Рогожину, из-за своих колебаний не успевшему совершить крупную сделку. Впрочем, его сын В.Н. Рогожин в своей дарственной записке (написанной при передаче отцовского собрания в Исторический музей) отмечает: «Библиотека эта собиралась в течение 30 лет, в неё вошли части библиотек: Губерти, Дурова, Кольчугина, Кушелева, Мазурина, Остроглазова и Требинова…»; стало быть, какие-то книги из дуровского собрания могут храниться среди рогожинских. Но это – отправная точка для новых поисков и открытий.

Литература:

Альтшуллер М., Мартынов И. Обитель вольного слова // В мире книг. – 1975. - № 12. – С. 87-88.
Березин-Ширяев Я.Ф. Николай Павлович Дуров. (Из воспоминаний библиофила) // Библиограф. – 1887. - № 1. – С. 2-7; № 3. – С. 33-37.
Василевская М. Дуров Николай Павлович // Русский биографический словарь. – [Т. 6]: Дабелов – Дядьковский. – М., 1996. – С. 726-727.
Гильтебрандт П. Николай Павлович Дуров: [некролог] // Древняя и новая Россия. – 1879. - № 2. – С. 167.
[Н.П. Дуров. Некролог] // Голос. – 1879. – 1 (13) февр. (№ 32). – С. 1.
Елисеев Н.А., Параскевопуло Ю.Г. На службе у геометрии: А.Х. Редер и Н.П. Дуров. – СПб., 2006. – С. 38-50.
Заявление В.Н. Рогожина // Полунина В. Дарители, меценаты, покровители Российского исторического музея. – М., 1998. - С. 85-86.
Иваск У.Г. Частные библиотеки в России. Опыт библиографического указателя // Русский библиофил. – 1911. - № 7. – С. 80.
Куфаев М.Н. Библиофилия и библиомания. – М., 1980. – С. 43-44.
Овсянников А.Н. Профессор Николай Павлович Дуров. (Страница из моих воспоминаний) // Русская старина. – 1900. - № 6. – С. 643-650.
Петров А. Пристрастие к книгам // Антиквар. – 1902. - № 1. – С. 14-19.
Равич Л.М. Библиотека П.А. Ефремова и «дуровские среды» // Библиотеки Петербурга – Петрограда – Ленинграда. – СПб., 1993. – С. 31-35.
Ровинский Д.А. Подробный словарь русских гравированных портретов. - Т. 2. - СПб., 1889. - Прил. 2. - С. 170.
Розанов И. Редчайшая из книг Радищева // Историческая литература: библиографический бюллетень советских и иностранных книг и статей. – 1940. - № 1-2. – С. 123-124.
Собиратели книг в России. – М., 1988. – С. 11-12, 100.
Собко Н.П. История моей книги в связи с работами моих предшественников // Собко Н.П. Словарь русских художников. - Т. 1. - Вып. 1. - СПб., 1893. - С. IV-V.
Тарасов Б.Ф. Валериан Иванович Курдюмов. – СПб., 1997. – С. 26-27, 76, 99, 101.
Травников С.Н. «Путешествие» А.Н. Радищева и русская рукописная книжность конца XVIII – XIX веков // Проблемы художественного метода и жанра в истории русской литературы XVIII-XIX вв.: сборник трудов. – М., 1978. – С. 11.